Время — московское! - Страница 74

А под самым потолком чернел афоризм, каждая буква которого была величиной с человеческую голову.

ВЫХОД ЕСТЬ. ВЫХОД ЕСТЬ СМЕРТЬ. ТАК УЧИТ ВОХУР

— Слушай, какие странные все-таки люди эти клоны! Я думала, они чистоплотные. А оказалось — свиньи похуже нас! Додуматься только — в казарме на стенах писать.

— Я сам ничего не понимаю… И, кстати, кто такой этот Вохур, который всех учит?

— Спроси меня что-нибудь полегче, Роло. Про клонов я мало знаю — кроме того, что они не пьют нефильтрованное пиво и не едят мой любимый сыр «Дор блю», поскольку всякая муть и плесень суть зло. А тут вот написано, что «вещи суть зло». Все вещи, что ли?.. Не перебор? Может, это вообще не клоны писали? Как-то на них это непохоже… Клоны, конечно, чокнутые. Но чокнутые в какую-то другую сторону.

— Здесь были грязные однолицые бесцветики. Они приплыли из бездны, — сообщил Качхид. — Я видел их немного. Они похожи на дварвов в Дни Пузырей.

— Что еще за Дни Пузырей? — вполголоса спросил Эстерсон у Полины.

— Качхид хотел сказать, что они похожи на дварвов в период спаривания. Когда дварвы спариваются, а они всегда делают это у самого берега, вода бурлит и пузырится… Вид — сюрреалистический, сумасшедший. Таким образом Качхид хотел сказать, что клоны, написавшие эти лозунги, были похожи на бешеных дварвов. Но в языке сирхов нет слова «бешеный», как, кстати, и слова «свободный» — вместо него употребляют выражение «отринувший ценности своей общины». Поэтому он выразился так сложно.

— Понятно. То есть это были бешеные клоны, — задумчиво пробормотал Эстерсон. — Правда, как по мне, это все равно что сказать «холодный снег». Потому что снег всегда холодный.

— Когда-то моя мать рассказывала мне, что на одной из планет Тремезианского пояса, где она в ту пору работала, снег не холодный, а обжигающе холодный. Если попадет на кожу, будет ожог, потому что состоит этот снег не из воды, а из воды в смеси с каким-то хлористым соединением. Это я к тому, что у безумия тоже есть свои градации, тебе любой санитар из дурдома подтвердит.

— Хорошо. В таком случае, хотел бы я знать, — мрачно заметил Эстерсон, — куда подевались нормальные клоны?

Ответ на этот вопрос Полина, Эстерсон и Качхид узнали меньше чем через полчаса, во время осмотра спортивной площадки. Она располагалась позади плаца, на котором в гигантской посеребренной чаше, установленной на возвышении, полагалось вечно гореть Священному Огню.

Но…

Ступеньки, ведущие на возвышение, были полуразрушены, а низверженная с постамента чаша сиротливо лежала у подножия, символизируя крушение высоких идеалов зороастризма на отдельно взятой военной базе. Эстерсон, Качхид и Полина не смогли побороть искушение и взобрались на жреческие места. С этой своеобразной трибуны открывался некоторый вид — с претензией на значительность.

— Слушай, Роло, а какого цвета этот их Священный Огонь? — поинтересовалась Полина, усаживаясь в высокое жреческое кресло.

— Не знаю… Может, обычного. А может, какого-нибудь синего или кроваво-красного… В зависимости оттого, что именно горит.

— Синего огня не вижу, — отозвался Качхид, по-обезьяньи устраиваясь на спинке соседнего кресла. — Зато вижу синюю воду! Целую яму синей воды! Там! — Сирх указал вдаль.

— Это не яма, Качхид. Это бассейн. Люди в нем плавают, — пояснила Полина, присмотревшись. — Люди любят плавать! Даже однолицые бесцветики!

— Глупое занятие. Если бы люди меньше плавали, однажды у них выросла бы такая же красивая и умная шерсть, как у нас, — назидательно заметил Качхид, как и все сирхи ненавидевший водные процедуры.

— Действительно бассейн, — подтвердил Эстерсон. — Но что за странный цвет у воды?

Вскоре они уже стояли у бортика. И не могли вымолвить ни слова от ужаса и отвращения.

Даже шерсть Качхида приобрела трагический сталисто-сиреневый отблеск — свидетельствуя о крайней эмоциональной подавленности.

Вовсе не водой был залит бассейн на разгромленной базе, но ядовито-голубым, застывшим до каменной твердости строительным клеем. Установка для производства этого популярного вещества для работы с пенобетоном и другими стройматериалами стояла у самого края резервуара. Ее множественные кольчатые хоботы спускались вниз, где и врастали намертво в ядовито-синюю субстанцию.

В прозрачной же глыбе клея, словно мушки в янтаре, застыли мертвые тела.

Они будто парили — как парашютисты в затяжном прыжке.

Некоторые трупы были явственно тронуты тлением.

Некоторые казались совсем свежими.

Глаза иных мертвецов были закрыты, других — вытаращены, как если бы из своей вечной глубины несчастные тщились рассмотреть недосягаемое небо. Некоторые же глядели искоса, будто исподволь следили за тем, что происходит наверху, ожидали новостей…

С десяток мертвецов были облачены в офицерскую форму — такую же, какую носил фанфарон Вариз Мир-Мирое (Эстерсона передергивало от отвращения, когда он думал о том, что Вариз, возможно, тоже парит здесь, в окаменевшей синеве).

Большинство других было одето в скромные светло-песочные робы рядового состава.

Некоторые же были наги. Тягостное, тошное зрелище.

Эстерсон закурил. Полина же была так напугана, что даже от сигареты отказалась.

— Страх склеил ей горло, — прокомментировал ее отказ Качхид.

Полина недоуменно посмотрела на Эстерсона, нашла своей рукой его руку и тихим, скучным голосом спросила:

— Роло, что это?

— Массовое захоронение.