Время — московское! - Страница 18

Впрочем, Воздвиженский не возражал. «Знаешь ли ты, Татьяна, определение интеллигентной женщины?» — зычным голосом спрашивал он. И, игнорируя Танин утвердительный кивок, в сорок пятый раз провозвещал: «Интеллигентная женщина — это женщина, которая не умеет готовить!»

Ну а во время совместной жизни с Тамилой Таня и вовсе перешла на питание йогуртами и залитыми соком пшеничными хлопьями. Тамила соблюдала строгую балетную диету. А Тане было все равно.

— Не умеешь? Как это не умеешь? — недоуменно переспросил Нарзоев.

— Так — не умею. Я умею только разогревать. Ну, в крайнем случае могу поджарить готовую котлету…

Реакция Нарзоева удивила Таню. Вместо того чтобы процедить что-нибудь сдержанно-презрительное и, закатав рукава, самому встать за разделочный стол (а точнее, повиснуть возле него, держась одной рукой за поручень, а другой рукой орудуя ножом), он решительно заявил:

— Не может этого быть! Все женщины умеют готовить. У них умение готовить — генетическое. И записано в подсознании. Наверняка и у тебя записано. Так что не надо тут вот это вот всё!

Возражения застряли у Тани в горле. В голосе Нарзоева звучала такая несгибаемая вера…

— Ладно. Я попытаюсь. Только вы, пожалуйста, мне помогите! Потому что я одна не справлюсь…

— Чем же я тебе помогу? Я в этом деле дуб дубом…

— Ну хоть подержите меня, что ли… Одной рукой я много не наготовлю.

Так они и куховарили. Нарзоев, упираясь ногами и спиной в противоположные переборки, придерживал Таню за талию, а Таня разделывала судака (впрочем, в том, что это был именно судак, Таня уверена не была — с тем же успехом это мог быть морской окунь или минтай).

После недолгого, но темпераментного совещания Таня и Нарзоев решили приготовить рыбные котлеты. Нарзоев признался, что с детского сада их не едал и мечтает предаться ностальгии. А Таня, по счастью, несколько раз наблюдала за тем, как котлеты производила Люба. И вроде бы даже помнила, что именно, кроме, конечно, рыбы, в эти котлеты кладут.

— Тем более котлеты полезны для здоровья! В рыбных костях содержится кальций! Кажется, Никита говорил, что кальция нам как раз и не хватает, так? — осведомился Нарзоев.

— Да, — кивнула Таня. — Котлеты — это по-взрослому.

На то, чтобы получить из двух цельных рыбин ломти филе без костей и кожи, у них ушел добрый час. Промыть рыбу тоже оказалось нелегкой задачей: и Таня, и Нарзоев насквозь промокли — пузыри воды вырывались из намотанного на кран пакета и летели куда попало, а воспользоваться герметичной мойкой, которая была встроена в комбайн, кулинары не догадались.

Правда, после мясорубки дело пошло веселее. В фарш были добавлены перец, соль, размоченный в лимонаде хлеб (молоко, в котором хлеб нужно было вымачивать по рецепту, они отыскали среди запасов только на следующий день), и Таня принялась формировать котлетки. Увы! Фарш плохо держал форму приплюснутого эллипсоида, заготовки то и дело разваливались на части. Намаявшись с претенциозными эллипсоидами, Таня и Нарзоев сочли, что «котлетки» нужно превратить в «тефтельки». В конце концов, какая разница? А катать шарики гораздо проще…

Когда наконец сковорода с котлетками-тефтельками была накрыта крышкой (чтобы не улетала, ее примотали проволокой) и заточена в электропечь, Таня с Нарзоевым облегченно вздохнули и зависли возле таймера. По мнению Тани, жариться котлеткам полагалось «где-то полчаса». Однако через пятнадцать минут из печи отчетливо потянуло горелым…

В тот день они все же поужинали.

Таня торжественно внесла в салон планетолета блюдо, на котором, приклеенные теплым сливочным маслом, лежали шестнадцать крохотных серовато-рыжих комочков, лишь отдаленно напоминающих тефтели (конечно, согласно Таниному замыслу, их должно было быть втрое больше, но кто же знал, что рыбный фарш так быстро сгорает?). Вослед Тане горделиво влетел Нарзоев. Он прижимал к груди пакет с пятью яблоками, бутылку с чесночным кетчупом и комплект одноразовых приборов.

Башкирцев, Штейнгольц и Никита мигом свернули спор о том, имеет ли число черепков в Коллекции сакральный смысл, и с интересом воззрились на вошедших. На морщинистом лице Башкирцева даже появилось выражение гурмана, очутившегося в знаменитом своими яствами ресторане.

Таня ловко припечатала блюдо к столу (на нем были специальные держатели для посуды) и сказала:

— Вуаля!

«И это — все? За два с половиной часа хлопот?» — читалось на лицах ксеноархеологов.

— По три тефтели на брата. Плюс одна призовая, — пояснил Нарзоев.

Спустя минуту все пятеро пассажиров «Счастливого» погрузились в торопливую дегустацию.

И хотя котлетки-тефтельки отчаянно воняли тиной и разваливались на куски (Башкирцев сказал бы «фрагменты») после первого же тычка вилкой — Таня забыла подмешать к фаршу яйцо, — никто не роптал.

Таня быстро покончила с двумя причитающимися ей рыбными катышками (один она пожертвовала Нарзоеву) и принялась исподтишка наблюдать за тем, как ужинают коллеги.

Башкирцев ел вдумчиво, словно бы витая мыслями в каком-нибудь 2591 году, «когда нашей стипендии хватало на то, чтобы по субботам ужинать в ресторане «Прага».

Никита жевал вдохновенно, экстатически прикрыв глаза, будто органную музыку слушал.

А Штейнгольц вдумчиво исследовал шарик за шариком, въедливо вглядываясь в каждую тефтельную каверну, прежде чем отправить его в рот. Нелепое, но умилительное зрелище! Таня озорно улыбнулась.

Видимо, в ту минуту о чем-то подобном подумал и Алекс Нарзоев. Он наклонился к Таниному уху и прошептал: