— Слушай, Саша, — судя по решительному голосу Цапко, он был намерен покинуть эмпиреи высокой стратегии, — ты мне голову совсем заморочил. Я же к тебе с делом.
— Пить не буду.
— Да при чем здесь пить? Не пить, а есть.
— Есть?
— Да. Вареники. С вишнями. Очень вкусные. И сметана к ним имеется! Пошли, а?
Я так впечатлился радушием Цапко (которого за ним отродясь не отмечалось), что сразу согласился. Хотя вареники не люблю.
— Пошли. Дай только скафандр снять.
— Ну я тогда к себе, а ты подползай. Я в «Андромеде» борт-номер 201, седьмой кубрик. Запомнил?
— Двести один, седьмой.
— Ну жду тогда.
Перебазирование наших эскадрилий было произведено образцово-показательно.
Вместе с каждой боевой частью на космодром прибывала эскадрилья передового обеспечения в составе восьми специально оборудованных «Андромед». Транспортные флуггеры загоняли на самые дальние стоянки, а кое-где по необходимости и на грунт, залитый свежим пенобетоном. Затем их в обязательном порядке маскировали сетями и пеной соответствующей пустынной расцветки.
В одних транспортниках были оборудованы мастерские, в других — столовые и казармы для личного состава. Были также «Андромеды» со складами топлива и боеприпасов. Большую часть их внутреннего объема вынужденно занимали бронированные «соты», защитные наполнители и системы пожаротушения.
Поскольку я прибыл позднее своей эскадрильи, то в казарменной «Андромеде» номер 201 места для меня уже не нашлось, там все плотно забили техники и еще две эскадрильи штурмовиков. Техники наперебой предлагали уступить мне местечко, но я наотрез отказался и решил, что как подлинный фронтовой офицер, то есть существо неприхотливое, ночевать буду в «Андромеде»-мастерской.
Там, за пилотской кабиной, был оборудован крохотный кубрик для отдыха пилотов в длительных перелетах. В нем я и поселился.
Чтобы не идти на вареники с пустыми руками, заскочил я в свой кубрик. Спасибо Меркулову — он мне на прощание неловким таким, как бы самого себя стесняющимся жестом сунул в руки пакет со своим командирским пайком.
Я прихватил кусочек сыра «Моцарелла». Обнаружив, что обязательная пайковая шоколадка называется «Сказки Пушкина», еще и ее.
Скажу, думаю, Цапко что-нибудь вроде: «Вот захочешь закрутить романчик с какой-нибудь пожароопасной медсестрой вроде той Алены, которая у нас на «Трех Святителях» служила… И чтобы завести знакомство, скажешь ей, что у тебя сослуживец — Пушкин, а вот и шоколадка от него. Она не поверит, ты с ней поспоришь, ну и пошло-поехало…»
Идея мне сперва понравилась, но, пока я шел к двести первой «Андромеде», разонравилась. Я взвешивал: есть у Цапко жена или нет? Любит он ее или не любит? Вдруг моя реприза насчет шоколадки для пожароопасной медсестры его не развеселит, а опечалит?
Каково же было мое изумление, когда в ответ на мой стук из-за тонкой двери послышался женский голос: «Открыто!»
Я переступил порог и увидел, само собой, Цапко. А вот кроме него… Кроме него, на койке сидела весьма серьезная дама (девушка?) лет тридцати. С виду, разумеется, с виду! Я понимаю, что ей двадцать… То есть наоборот, больше двадцати я бы ей вслух не дал, хотя было видно, что на самом деле… В общем, я вконец запутался…
— 3-здравствуйте.
— Привет. Так ты и есть Саша? Пушкин? Сережа о тебе рассказывал.
«На «ты»?.. Вот так, с пол-оборота? И старлей Цапко для нее уже «Сережа»? Жена, что ли? Откуда?»
Насчет жены, конечно, возникали разнокалиберные сомнения. Да и одета она была странновато: в комбинезон от формы № 2. То есть в то же, во что и я.
На комбинезоне, между прочим, имелась нашивка: СТЛТ ЦАПКО. Определенную пищу для размышлений об отношениях незнакомки с Сергеем это давало…
Волосы дамы были выкрашены в медно-золотой цвет и подстрижены под каре. Ей шло, хотя все это было мимо моего вкуса на сто градусов. Мне нравятся платиновые блондинки. Как Таня.
— Знакомься, это Ада.
— Очень приятно… А это вот к столу. — Я выложил шоколадку и сыр.
— Шоколада мне нельзя, — заявила Ада.
Я не нашелся что сказать. Обыгрыш «Сказок Пушкина» явно в разговор не ложился.
Сел.
Цапко выставил вареники (едва теплые) и сметану.
Вилок оказалось две. Но подруга Цапко сразу же от еды отказалась, так что я ощутил еще большую неловкость.
— Я не буду. Ешьте.
Вареники почему-то оказались с творогом. А я их совсем не люблю, ладно бы еще с вишнями. Но аппетит от полетов разгулялся зверский, так что воротить нос я не стал.
Увы, не вышло спокойно поесть даже то, что давали. Ровно через десять секунд Ада, чуть нахмурившись для солидности, спросила:
— Как вылет, Саша?
— Ничего…
— Сколько аспидов завалил?
Пилотский жаргон в устах Ады звучал довольно… забавно. Я покосился на Цапко. Тот невозмутимо накручивал на вареник густую, как масло, сметану.
— Нисколько. Мы на бомбоштурмовой удар вылетали.
— Накрыл цель?
— Ну, не я один. Автопилот везет, автопилот бомбит. Все накрыли…
— А в чем вот была сложность боевой задачи?
— Ада, устал я. Честно. Вы на меня не обижайтесь, но давай-те лучше поговорим о погоде. Или о России. Вы же сейчас с Земли, да?
— Понимаешь, Саша, — подал голос Цапко, — Ада… она репортер.
— Телепублицист, — со значением уточнила Ада.
— Да, телепублицист. Она снимает большой репортаж. О войне.
— О стратегической операции «Москва», — снова поправила своего друга Ада.
— Ну да. Так вот, ты типаж хороший. Ну и было бы здорово, если бы ты интервью дал.