— Извини, но я сейчас не могу, — промямлил я, предпринимая робкую попытку освободиться.
— Тогда вечером! Я подожду, какие вопросы?!
— И вечером я, наверное, тоже не смогу.
Богдан посмотрел на меня исподлобья, поскреб пальцем пожелтевший синяк под глазом и поинтересовался:
— Друга обидеть хочешь?
— Да что с тобой сегодня такое?! — не выдержал я. — Мы же друзья! А друзья — это святое. Просто я сегодня занят! У меня встреча назначена!
— Это с кем еще?
— С одной девушкой.
— С девушкой? Ну ты крысак, Сашка!
— Не понял.
— Да чего тут понимать? Пока некоторые по госпиталям лежали, раны залечивали, этот везунчик себе девчонку оторвал! — Меркулов осклабился. — Официантка, что ли?
Я долго думал, стоит ли говорить ему правду о Таниной профессии. Но потом мне стало попросту лень врать. И, как уже неоднократно бывало с Меркуловым, вскоре мне пришлось горько пожалеть о том, что соврать я поленился.
— Она историк. Точнее, археолог. И у нас с ней ничего нет. Мы просто друзья.
— Да ладно заливать! Так я и поверил!
— Может быть, «пока еще нет». А может, и вообще у нас ничего не будет, — честно сказал я. — Мы несколько дней как познакомились. Я ей несу вот эти документы.
— Видали, какие мы деловые! — прогнусил Меркулов. — И чего это тебя на интеллигенцию потянуло?
— Да не потянуло меня. Мы просто друзья. Понимаешь?
Но Меркулов не понимал.
— Ты вообще там ухо востро держи. Не расслабляйся. Они, эти интеллигентки, все из себя такие-растакие… Уж я-то знаю, у меня жена искусствовед. Музыку им подавай в оперном театре, все это вытье, от которого тоска одна. Чтобы разговоры всякие о чувствах. Чуть что не так — сразу в истерики, слезы… Слова лишнего при них не скажи!
— Таня совсем не такая! — возразил я.
«Пьет по утрам водку, не закусывая, поет шансон под караоке, посещает тир для стрельбы из автоматического оружия и мечтает о встрече с Настоящим Мужиком, воняющим перегаром, знающим не менее восьмидесяти семи способов послать человека по матери и не читающим ничего, кроме футбольного раздела газеты «Спорт-экспресс»
Правда, эту тираду мне хватило благоразумия не озвучивать.
— А вообще — мужик! Я бы тоже от фигуристой девчонки не отказался. И чтобы отношения были… — сказал Меркулов мечтательно.
«Сейчас снова пойдет философствовать», — в ужасе подумал я и сказал:
— Богдан, ты меня прости, но мне правда пора. Замерз как собака. Да и Татьяна меня ждет уже полчаса.
— Что ж… Надо — так иди. Хотя… Знаешь что? Я тебя, пожалуй, провожу! Куда тебе?
— Мне к лайнеру «Велико Тырново».
— Что там?
— Общежитие для гражданских, ожидающих очереди на эвакуацию в глубокий тыл. Таня тоже там, очереди ждет.
— Пошли. Мне все равно делать нечего.
Да, в избытке такта капитан-лейтенанта упрекнуть было нельзя…
К счастью, о женщинах Меркулов больше не высказывался, мы заговорили о текущей военно-политической обстановке.
— Кстати, ты последние новости знаешь? — осведомился Меркулов. Он энергично почесывал надгубье, запустив палец под кислородную маску.
— Смотря какие.
— Про манихеев, — понизив голос, сказал он.
— Что, по визору передавали?
— По какому визору?! Совсекретные сведения!
— Так откуда мне знать?
— Вот-вот, неоткуда. — Меркулов самодовольно ухмыльнулся. — А мне только что Овчинников рассказал, под неразглашение. Я, конечно, гроб-могила… Но тебе-то можно.
— Тогда давай. Если ты уверен, что мне и правда можно.
Меркулов собрался с духом и выпалил:
— Манихеи атаковали наш линкор. Атомными торпедами!
— Что? — Новость настолько меня потрясла, что я встал как вкопанный, прямо посреди сугроба. — Что ты сказал?
— То и сказал. Атаковали. Атомными торпедами. Наш линкор.
— Где атаковали? Возле Глагола?!
— Почему же. На рейде Иокасты.
— А откуда там манихеи?
— Прилетели на клонском фрегате.
— А как же Аддис-Аббебская конвенция? О неприменении? — У меня буквально в зобу дыханье сперло. — Неужели ядерная война?!
Все-таки прав был Коля, когда говорил, что Конкордия — государство сумасшедших!
— Не все так плохо, товарищ Пушкин, — авторитетно заявил Меркулов. — Я же сказал тебе: линкор атаковали манихеи.
— Ну и что?
— А то, что Конкордия тут же прислала нашим цидулу. Дескать, просим не считать этих шизиков нашими подданными. В общем, смысл такой, что я не я и хата не моя…
— Уже легче. Манихеи и впрямь шизики. Но все равно, знаешь, как-то в дрожь бросает… Впервые за двести лет…
— Вот и я тебе про то же.
— И что теперь с… манихеями? — Вначале я хотел спросить «что теперь с линкором?», но быстро осознал всю наивность такой постановки вопроса. С линкором, атакованным ядерными торпедами, уже ничего не случится. Потому что сам он стал частью Великого Ничего.
— А бес их знает! Овчинников сам не больно-то хорошо осведомлен. Это позавчера ночью все произошло. Я думаю, наши еще объявят. А может, и не объявят. Я бы на их месте не стал. Чтобы не сеять панические настроения…
За такими вот разговорами мы дошли до «Велико Тырново». У трапа толпился народ — в основном женщины. Они стояли группками и о чем-то своем женском говорили.
Поодаль несколько малышей — бедные, занесло же их сюда, в самую пасть к дьяволу — играли в снежки. Одеты они были кто во что, в основном — в худо-бедно перешитые военфлотские куртки и подбитые ватой штаны.
Снег лепился плохо, считай, совсем не лепился, но ребятишек это не смущало, они швыряли его сыпучими горстями, озорно хохотали и тузили друг дружку, то визжа, то сладостно подвывая.