Так я и лежал — час за часом, с открытыми глазами. И вот же напасть! Хотя заснуть, забыться у меня не получалось, но встать и, допустим, принять душ (или хотя бы поужинать!) я не мог тоже. Ни туда, ни сюда.
Ни сил, ни желаний, ни покоя.
Пожалуй, если бы в тот миг объявили тревогу с экстренным вылетом, я все равно не поднялся бы с койки.
Крикнул бы: «Расстреливайте за дезертирство!» И лежал дальше.
Полутруп, получеловек, полусолдат.
И лишь воспоминание о замечательной Тане с пламенистыми глазами, о Тане, трогательно прыскающей со смеху и пугливо озирающейся — не подкрадывается ли из-за угла великий и развратный Ричард Пушкин, — освещало мои бессонные потемки. Это воспоминание было как скрипичное соло среди какофонии кораблестроительной верфи. Увы, чтобы расслышать эти дивные звуки, мне каждый раз приходилось напрягать свой медвежий слух. Слишком уж силен был адский машинный грохот…
К рассвету мой мозг все же отключился. Мне удалось заснуть. И проспал я двадцать восемь часов кряду.
Первой моей мыслью по пробуждении было «нужно найти Таню». Однако после завтрака я, как сказал бы Бабакулов, «посмотрел на вопрос с критических позиций».
Найти-то ее можно. Но что ей, найденной, сказать? Ведь ясно же было мне сказано: у нее жених! А кто такой «жених»? Жених — это человек, который собирается на Тане жениться.
Это если по-старомодному.
А если по-современному, то это просто какой-то парень, с которым у Тани близкие отношения. Интимные даже, наверное. А почему нет? Возможно, этот парень такой же пилот, как я. А может, и не пилот. Простой звездолетчик. И служит сейчас на каком-нибудь заштатном (но тоже неизменно геройском) тральщике за тысячу парсеков отсюда. Что же это получается, я буду у героев отбивать девушек?
Нет, товарищи. Лучше сдохнуть.
С другой стороны, ведь ясно, что совершенно необязательно было за Таней ухаживать (хотя и хотелось). Что можно ограничиться связью чистой и непорочной.
Я же не сексуально озабоченный подросток.
Я, что называется, «все понимаю».
Я согласен «просто дружить».
Но вдруг она поймет меня неправильно? Подумает, что пристаю? И обидится? Но главное, смогу ли я удержаться на волне чистой дружбы и исподволь не соскользнуть в черную пропасть любви?
Прошел день. Потом еще один. А я все думал: «Надо найти Таню».
Эта фраза стала для меня чем-то вроде молитвы, которую я повторял, чтобы не терять связи с реальностью.
Правда, никаких действий в этом направлении, не скрою, я не предпринимал.
Наверное, в жизни каждого мужчины есть место трусости.
Однако мне повезло. Потому что Таня нашла меня сама.
Скажу пару теплых слов о комнате, куда меня поселили.
Площадь — всего десять квадратов. Но зато — с отдельным санузлом и окном, выходящим во внутренний двор общежития, заваленный всяким архиполезным мусором вроде алюминиевых контейнеров и обугленной металлочерепицы. Еще в комнате имелась стандартная мебель и в качестве незапланированных бонусов — видеофон и ваза с искусственными розами.
Комната была бы идеальной. Если бы не одно обстоятельство. До того, как в нее определили меня, там жил офицер связи лейтенант Петр Юхтис.
В ночь на 16 марта лейтенанта Юхтиса завалило в подземном узле связи космодрома Глетчерный. А комната досталась мне. Вместе с его личными вещами.
Убирать вещи скромного связиста оказалось некому. Всем было не до того. Даже постель после лейтенанта Юхтиса для лейтенанта Пушкина не перестелили.
Забыли, наверное.
В шкафу висели резко пахнущие вещи лейтенанта — человека рослого, легко потеющего и не слишком опрятного.
Ha умывальном столике сохли его бритвенные принадлежности.
Его планшет старинной модели, раззявив пасть, искоса посматривал во двор с подоконника. А некая смазливая чернокудрая особа томно улыбалась с фотографии, что стояла в рамке из морских ракушек на столе.
Невеста? Жена? Любовница? Как обычно — имеются варианты.
Не только в шкафу, но и по всей комнате витал телесный дух лейтенанта Юхтиса — одеколон «Огуречный» напополам с сигаретами «Афрорусич» (на пачке улыбающийся негр в косоворотке, табак сладкий, алжирский). А под койкой, словно лягушки на земляном берегу цвелого пруда, отдыхали ношеные лейтенантские носки числом две дюжины…
Что сделал бы культурный человек на моем месте? В первое же утро собрал вещи лейтенанта в коробку и отнес эту коробку дежурному по этажу. Дескать, разберитесь.
Но я не собрал. И не отнес.
Наверное, культура во мне временно закончилась. Иссякла. Как вода в степном колодце засушливым летом.
Да оно и понятно — после развороченных осколками трупов вас вряд ли бросит в брезгливую дрожь при виде чьего-то, пусть трижды нестиранного белья.
Так я и жил среди всего этого, будто сам был лейтенантом Юхтисом. Даже постель не поменял. И новой зубной шетки себе не справил.
Однако о своем бытовом разгильдяйстве мне пришлось горько пожалеть, когда в окошке видеофона я увидел… милое Танино личико.
Честно говоря, поначалу я просто не поверил своим глазам.
— Александр? — спросила Таня, близоруко моргая в камеру. — Мне нужен лейтенант Пушкин!
— Сейчас, одну минутку, — буркнул я, однако видеорежим не включил, ограничившись звуковым. Танин вызов застал меня лежащим на кровати с сигаретой в зубах. На мне были форменные брюки и несвежая майка. Пепел я стряхивал по-простому — за кровать. Двухдневная щетина и нечесаная голова довершали композицию. В старых фильмах, которые крутили нам на курсе «История культуры», в таком виде изображали офицеров, разложившихся в морально-бытовом отношении.