Время — московское! - Страница 47

— Ага, вот такой у нас режим — набухались и лежим! — сказал солдат, когда Женя Лукашин в очередной раз упал.

А когда на пороге квартиры появилась Возлюбленная Главного Героя, сопрано с длинными голубыми волосами (разумеется, парик), потрясая украшенной дождиком сосновой веткой в руках, и запела «Что-то случится, я чувствую, что-то случится! Может, счастье любви вновь ко мне в этот день возвратится?», солдат просто прорвало:

— Вот это краля, я понимаю!

— А что, я бы с такой пошел!

— Губа не дура! Я бы с такой вообще каждый день ходил!

— Да ты не знаешь этих актрис, Петрусь. Они мужиками не интересуются! Они все лесбиянки!

— Лесбиянки, товарищ Прокопенко, это пережиток тендерного неравенства прошлого, в настоящее время характерный преимущественно для Атлантической Директории. Читайте энциклопедию!

— Да ты в женском общежитии хоть раз был, энциклопедист хренов?

И так далее…

К концу первого действия (всего их было три) Таня твердо решила, что пересядет. К счастью, свободных мест в зале было изрядно, особенно в партере.

Но почему артисты, прибывшие с Земли, поют и танцуют перед полупустым залом? Где табуретки в проходах и безбилетные на люстрах? Где все то, что называется радостным словом «аншлаг»?

Над этой загадкой Таня тоже ломала голову. В самом деле, если спектакль труппы Ричарда Пушкина — это такое эпохальное для Города Полковников событие, что о нем захлебывающимся от восторга голосом говорит даже медсестра в регистратуре, то где же успех, почему хлопают так сдержанно, почему люди не пришли? Неужели военные настолько поглощены своими загадочными военными делами, что не в состоянии выделить три часа на музкомедию? Им что, свободное время вообще не полагается? Как роботам?

О том, что творится в космосе вокруг планеты, на ее поверхности и под ней, Таня даже не подозревала.

В нескольких миллионах километров от С-801-7 авианосные группы «Буран», «Циклон» и «Шторм» поднимали флуггеры радарного дозора. Гвардии лейтенант Александр Пушкин отбарабанил на выдохе: «Здесь Лепаж. Системы норма. К взлету готов».

На кораблях конкордианской Группы Флотов «Гайомарт» шел торжественный молебен.

Начало второго действия (в котором, как смутно помнила Таня, будет много ссор и суперхит «О рыба-рыба заливная, на кой ты мне нужна такая?») она встретила в девятом ряду.

По правую руку от нее сидел дородный господин с приятными, хотя несколько оплывшими чертами лица и кудлатой гривой тронутых сединой волос. Дорогой кашемировый пиджак господина контрастировал с будничным видом его соседей в униформе техников военфлота. А выражение его лица было отстраненным и заинтересованным одновременно.

В правой руке господин держал початую бутылку хереса, которою он время от времени принимался как бы легонько дирижировать, помогая и левой ладонью-лопатой. Временами он «подсказывал» актерам реплики, сердился и ликовал, хмурил брови и почесывался. Впрочем, он терял интерес к происходящему так же внезапно, как и обретал его. И тогда он отхлебывал из бутылки, ронял голову на упертые в колени руки и вновь замирал.

Через пятнадцать минут соседства Таня поняла, что наблюдать за ужимками и жестикуляцией господина в кашемировом пиджаке ничуть не менее занятно, чем следить за действием.

На двадцатой минуте (к синеволосой красавице как раз явились подруги и затянули «Вагончик тронется — перрон останется») мужчина приблизил к Тане свою большую породистую голову и шепотом осведомился: — Хотите хереса?

Херес Таня не переносила, что называется, органически. От одного запаха хересовой плесени ее начинало тошнить. Но даже если бы это было ее любимое «Алазани», Таня все равно отказалась бы.

Ведь концерт! Ведь девятый ряд! И вообще… Эту нехитрую мысль она попыталась донести и до своего соседа.

— Плевать! Условности — удел рабов! Мы диктуем свои правила! Свободны выбирать! Мы сами делатели своих манер! Художники судьбы! — экспрессивно зашипел в ответ господин.

Таня из вежливости кивнула. События последних двух месяцев убедительно показали ей всесильность судьбы и всю наивность попыток в ней по-настоящему хозяйствовать.

Однако спорить с господином она не стала. Тем более что на сцене… пошел золотой дождь.

По мысли режиссера, золотые осадки должны были выражать нахлынувшее на героев упоение пробужденным чувством.

Он и Она стояли на авансцене вполоборота и шарили друг по другу руками. С блаженно-удивленным видом наблюдали они за тем, как их одежда и волосы становились мокрыми, жирными, блестящими. В свете раздухарившихся прожекторов — рубиново-красных и слепяще-белых, что рыскали теперь кругом, в том числе и по залу — блестели изрядные лужи цвета самого популярного из драгметаллов. Оркестр бросился в оголтелое крещендо. Зал взорвался аплодисментами.

— Режиссер — гений! — прочувствованно прошептал господин в кашемировом пиджаке. — Великий, великий Ричард!

В антракте между вторым и третьим действиями Таня узнала, что господин в кашемировом пиджаке и режиссер (Великий Ричард) — одно и то же лицо.

— Эх, Танька-Танька… Если бы ты могла взглянуть на ситуацию моими глазами! Хотя… зачем тебе это? Смотри своими! Озорными! Никого не слушай! У молодости своя правда! Нам, старичкам, только завидовать… — разглагольствовал Ричард Пушкин.

Они сидели в буфете, жевали засахаренные ананасы и запивали их муромским пивом «Медовое» (выбор спиртного в буфете был ограничен двумя позициями — от водки «Кремлевские звезды» Таня отказалась).