Время — московское! - Страница 22

Меркулов надиктовал донесение, в котором на удивление ясно, внятно и без всяких ёкарных папенгутов обрисовал ситуацию. Кое-что касалось и непосредственно меня.

— «На основании оценки сложившейся обстановки мы, капитан-лейтенант Меркулов и лейтенант Пушкин, приняли решение: попытаться лично доставить письмо в штаб Первой Группы Флотов. Поскольку наши шансы на успех невелики, прошу вас также приложить все усилия к тому, чтобы письмо попало к адресату». Записал? Молодец. И последнее слушай-запоминай. Клоны сейчас прут прямо сюда. Если их не остановит зенитная рота, следующая станция у них — летное поле. Это значит, стоять вы будете здесь и стоять будете насмерть. Появится офицер от капитана и выше — отдашь ему свою копию письма. Ну а при угрозе захвата противником — письмо уничтожить… Да и флуггер этот лучше бы тоже… Секретная машина как-никак…

— Понял, товарищ каплей. Не беспокойтесь, секретов клонам не дадим и сами не дадимся!

— Молодец. Да, как мы с твоими орлами вместе «скорпионов» давили — я запомню!.. Идем, Пушкин.

— А вы что — знаете, где штаб Первой Группы Флотов? — спросил я, когда мы отошли от «Орлана» шагов на двадцать.

— Этого только дурак не знает. И кончай «выкать» наконец! Я уж было обрадовался, а тут снова — «вы»!

— Извини. Ну и где штаб?

— Да где-то в бункере под Оранжереей.

— То есть точно ты все-таки не знаешь?

— А зачем точно? Сядем на летное поле «Б», а там у кого-нибудь спросим.

— Так ты лететь собрался? — у меня перехватило дыхание. Что ж, мечты сбываются… Хотел ты, Пушкин, подняться в воздух — поднимешься.

Мог бы и сразу догадаться! Ведь Меркулов, закончив разговор с сержантом, сразу безошибочно взял курс на четверку флуггеров — ту, с которой на моих глазах взрывная волна сорвала сугробы маскировочной пены.

— Есть другие идеи? По земле не пройдем. Я только что с озера, там такая свалка! Все дороги на запад перехвачены егерями, «Атураном» этим гребаным. Будь у нас хоть взвод танков, можно было бы попробовать прорваться, а так…

— А руку тебе где? Там?

— Там. В рукопашную братишек из сводного флотского батальона поднимал. Они сперва робели, но потом ничего пошло. Сбили мы егерей с тороса, и тут танк — мертвый с виду, гусеницы порваны, в пробоинах весь — ожил вдруг и как шарахнет плазмой! Пацанов рядом со мной — в угли, рукав шинели — в пепел, ну, китель загорелся… Но отделался ерундой, пара ожогов…

— Это хорошо, что ерундой, — сказал я, а сам подумал: «Рассказывай! Ты же рукой шевельнуть не можешь, висит плетью». — Не больно?

— Сейчас уже нет. Меня сразу к медбэтээру вывели, там мазилкой замазали, два укольчика вкатили и вместе с тяжелоранеными сюда привезли. Я вообще-то хотел остаться, но на меня налетел лютый кап-три с воплями, что расстреляет, если еще раз на передовой встретит.

— Расстреляет?

— Ну, все пилоты, дескать, обязаны находиться на летном поле, а не егерских офицеров мечом шинковать. Приказ Тылтыня.

— Слушай… А может, тебе лучше Тылтыня пойти поискать? Я уж как-нибудь сам слетаю, а? Как ты одной рукой управляться-то в кабине будешь?

Я знал, что слова мои пропадут всуе.

Знал. Но все же: человек ранен, причем на самом деле тяжело. Боли он сейчас не чувствует только потому, что добрый доктор военайболит поставил ему нейроблокаду. Иначе Меркулов мог бы и копыта откинуть — от болевого шока.

Но надолго нейроблокаду не ставят. Подразумевается, что Меркулов должен сейчас попасть в ближайший стационар. Там он завалится на койку, получит общий наркоз, пройдет операцию по пересадке кожи (и мышц?), после чего в ближайшую неделю будет пробавляться бульончиком с визором. А не геройствовать тут за всю свою (надо думать, погибшую) эскадрилью. Меркулов, по своему обыкновению, меня просто не расслышал.

— Надо решить, как снимаем часовых. У меня нет настроения с ними препираться.

— У меня тоже. Но их всех грохнуло, я видел. Вместе с транспортером. Как бы и флуггеры не того…

— Что с виду целое, то и в воздух поднять можно… Давай тогда по вылету.

— Давай.

— Значит, так. Взлетаем вместе, высоту не набираем, пойдем на сотне, максимум — на полутора. Особо не разгоняемся, держимся на околозвуке, нам садиться через пять минут. Не полет получается, а прыжок. Держись рядом со мной, повторяй все маневры. Оружие применять будем в самом крайнем случае. Да, кстати, оружие… У тебя «Шандыбин» с собой?

— Нет. Только вот меч.

— Плохо. Хрен его знает, что там у них сейчас…

— Будем надеяться на лучшее. Еще нам нужно запасной вариант обсудить. Если по каким-то причинам налетное поле космодрома «Б» сесть нельзя — что тогда?

— Тогда?.. Хм, если нельзя сесть — катапультируемся!

— Ну а если там совсем плохо? Одни клоны кругом, а наших нигде не видно?

— Не может этого быть, — убежденно сказал Меркулов.

«Ну, да. С вероятностью одна вторая», — подумал я.

Нам с Меркуловым повезло во всем, кроме самого главного.

«Дюрандали» оказались полностью боеготовыми. Машины были подготовлены техниками к немедленному взлету: топливо, ракеты и даже фантомы — все на месте.

Хотя поле и было основательно перепахано взрывами, мы благополучно взлетели — сыскалась пара чистых директрис.

Взлетев, я успел заметить, как батарея наших зениток задумчиво проводила нас стволами, но огня открывать не стала. А ведь в атмосфере на малых высотах защитное поле «Дюрандаля» включать очень рискованно — начинается такая болтанка, что кранты.