Время — московское! - Страница 133

133

Я не удержался от скептической улыбки — поскольку был уверен, что наши ученые справились бы с этим за год, ну максимум — за три. Ведь главное в исследованиях — что? Правильно: деньги и матчасть. А с этим у нас в Объединенных Нациях дела всегда обстояли получше. А вот Таня лишь задумчиво кивала — с самым благодарным, умиленным видом. Что ни говори, ученые — это особая человеческая раса.

— Мы приносим все наши знания в дар вашей экспедиции. Прошу вас не забывать о том, что мы могли бы с легкостью уничтожить или скрыть от вас все эти данные, но мы предпочитаем, чтобы наши знания служили общему делу, — сказал Дастур.

— А потому я хотел бы предложить свою безвозмездную помощь в работе с этой информацией. Я смогу сэкономить для вас дни, недели работы! — сказал Рассам.

После этих слов оба клона вежливо откланялись и… словно бы угасли. Лица их вновь стали настороженными, растеряв налет возвышенного пафоса. Они даже ссутулились как-то, уменьшились. Рассам Дардашти на глазах постарел, а в болезненно-красивом лице Дастура проявилось нечто чахоточное, роковое.

«Теперь вы можете задавать свои вопросы», — читалось в их взглядах. И вопросы посыпались градом. Задавал их, конечно, Иван Денисович.

— Вы располагаете информацией о том, где находятся базы манихеев?

— Да.

— Эти места обозначены на карте планеты, которую вы любезно согласились передать нам?

— Разумеется.

— Расположение скольких баз вам известно точно?

— Практически всех… Но я хотел бы уточнить… — сказал рассам. — Базы — это слишком громкое слово. На некоторых из них постоянно проживает не более пяти-десяти человек!

— Вам известно, где прячется учитель Вохур?

— Разумеется! В Колодце Отверженных! Уже много лет мы знаем это! — в унисон заверили нас Рассам и Дастур.

Таких ответов не ожидал никто. Ни мы с Таней, ни даже Иван Денисович. И хотя Индрик безукоризненно владел собой, я чувствовал — он обескуражен.

И впрямь: если клоны знают, где прячется Вохур и его ближайшие приспешники, отчего же до сих пор они не положили конец манихейской вакханалии, уничтожив главного идеолога гнусного массового помешательства? Как объяснить эту несуразицу?

Может быть, «информация», доставленная этой колоритной парой, всего лишь интеллектуальная западня, на скорую руку устроенная тайными агентами конкордианских спецслужб, находившимися на «Рошни-28», чтобы… ну, как минимум замедлить темп наших операций?! Или хуже того — наши новые друзья тоже… в некотором роде… помешались? И задумали стать этакими Иванами Сусаниными: «Пусть мы умрем, но заведем ненавистных чужаков в чащи непролазные»? Нет, я не был мнительным параноиком — как наверняка подумала бы чистая душой Таня, раскрой я ход своих мыслей. Просто логику войны я имел сомнительное удовольствие изучить, не отходя, так сказать, от кассы.

Само собой, Иван Денисович был не глупее лейтенанта Пушкина.

— Я очень хотел бы знать, — строгим голосом осведомился Индрик, — отчего за все эти годы Конкордия не воспользовалась информацией о местонахождении Вохура… по прямому назначению?

— Вы хотите сказать, почему военные не уничтожили Колодец Отверженных?

— Именно так. — Магнетический взгляд Индрика сфокусировался на переносице Дастура, затем сполз вправо вниз и принялся сверлить маленькие карие глаза Рассама. Я кожей ощутил властные эманации, исходящие от Индрика. Врать под таким взглядом, по-моему, физически невозможно.

— Я не знаю. Мы не знаем, — твердо сказал Рассам, не отводя взгляда.

— Если бы мы знали это! Если бы они нам хоть что-то объясняли! — нервно взвизгнул Дастур. Мне показалось, что он вот-вот расплачется.

Я давно заметил: чем несправедливее устроено общество, тем чаще рядовые его члены говорят о власть имущих «они».

— Вы когда-нибудь вступали в контакте манихеями? — сменил тему Индрик.

— Нет, никогда! Что вы! — отвечал Дастур и в его глазах сверкнул неподдельный священный ужас. Так истово верующие жители Большого Мурома говорят о Нечистом.

— Во-первых, это строжайше запрещено. А во-вторых… это ведь не вполне люди. Возможно даже, совсем не люди, — трезво заметил более рассудительный Рассам.

— И все-таки. Может быть, случайно… Мало ли, как бывает в жизни?

— Нет.

— Считается, что конкордианские ученые часто перебегали к манихеям. Насколько много ваших коллег присоединилось к этому… скажем так… движению на вашей памяти?

Рассам запустил пятерню в свою коричневую с сединой бороду и задумался — как видно, этого вопроса он совсем не ожидал, брать же цифру «с потолка» ему не позволяла научная добросовестность.

— За те двадцать пять лет, что я работаю здесь, — наконец сказал он, — к манихеям бежали не более тридцати человек. Это были молодые, горячие сердца. Лишь четверо из них действительно жаждали Знания. Остальные, я уверен, никогда бы не пошли на побег, если бы условия у нас были более… гуманными.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду жизнь в ее самых простых проявлениях… — вздохнул Рассам. — Низкие материи. Но, к сожалению, существенные, — добавил он стыдливо. — Нам всегда платили очень мало. Но главное — нас слишком мало уважали…

— Что же стало с этими смельчаками?

— Шестеро из них погибли. Об этом можно говорить с уверенностью, поскольку тела их были впоследствии обнаружены солдатами.

— Вы что-нибудь знаете о дальнейшей судьбе тех, кому все-таки удалось присоединиться к еретикам?

— Нет. Ничего.

133