Время — московское! - Страница 127

К оглавлению

127

— Да какие у нас общие темы! Я что, пилот?!

— Ты лучше, чем любой пилот.

— Так, Полина. Льсти сколько хочешь, но я тебя одну никуда не отпущу.

— Роло… Ну пойми… Мне искупаться надо.

— У них тут что — воды в лагере нет?

— Есть, но она течет из душа. А он противный.

Прения завершились традиционным компромиссом: поехали вместе.

Кроме нас, в машине находились механик-водитель и командир. Башня танка по проекту была двухместная, но довольно просторная, так что мы отлично поместились в ней втроем с командиром — тем самым сержантом Николаевским, который вчера подстрелил вольтурнианского всеяда.

До озера было семь километров по прямой, десять — с учетом рыскания. Маршрут был проложен в объезд рассыпанных по лесу островков жесткого, звонкого, как сталь, кустарника, который бойцы майора Улянича называли jorshick (то есть «маленький ёрш»).

Можно было бы и пешком пройтись, но перспектива встретить плюющихся всеядов не благоприятствовала прогулочному настроению.

— А кроме этих тварей, есть тут еще опасные животные? — спросил я у сержанта.

— Насекомые есть неприятные, вроде пауков. Но они, конечно, на людей сами не нападают, как и вся нормальная мелюзга. Говорят, змеи водятся большие, но мне не попадались.

— А в озере?

— В озере всякая рыба. В кавычках то есть рыба. Здоровенные такие штуки, похожие на скатов, только у них костей нет. Вообще.

— Если костей нет — значит, моллюски, — меланхолично заметила Полина.

— Как это — моллюски?

(«Эге… А еще рассказывают, что в России самый высокий уровень образования во всей Галактике».)

— Моллюски — ну… Обширный биологический тип такой. Улитки, например. Или кальмары. Слизни вот тоже моллюски.

— Так что же мы, по-вашему, слизняков едим? — судя по физиономии Николаевского, это биологическое откровение его в восторг не привело.

— Да нет, рыбу, — поспешил заверить его я. — Бывает рыба без костей, правда же, Полина?

— Не бывает. По определению.

Никакого снисхождения к предрассудкам бедного парня! Танк резко остановился.

— Э, Карась, чего встали? — осведомился сержант у водителя.

— А ты, чем трепаться, вперед поглядел бы.

Внезапно я услышал в наушниках танкового шлема то самое «шшшап-шапанат»…

И Полина услышала. И сержант Николаевский.

— Что за… — начал он, когда по корпусу танка разлились волны мощных вибраций, будто бы рядом с нами били по земле гигантским пневматическим молотком.

Николаевский прильнул к командирскому перископу.

Все имевшиеся обзорные мониторы были мертвы — оснастку видеонаблюдения на танке разбили еще в январе. Если к чему-то и мог пристроиться любопытствующий глаз наводчика (место которого я занимал), так это к панораме обычного оптического прицела.

Навстречу танку неслись густые клубы серой земляной пыли, ошметки сухих листьев, водяная взвесь. Если бы не бесконтактный «дворник», включившийся автоматически, прицел сразу потерял бы всякую функциональность.

Силуэты ближайших деревьев были размыты всепроникающими вибрациями. Будто ударили по струнам, натянутым между землей и небом.

Полина, деликатно отстранив меня, тоже заглянула в прицел.

— Давайте, наверное, назад, — сказала Полина особым, притворно ровным голосом.

— А что такое? — спросил сержант. Я обратил внимание, что он быстрыми, но экономными, до совершенства отточенными движениями готовит танковые пушки к стрельбе.

— Назад, говорю, давайте. Ехать, — пояснила Полина.

— Точно, Вадим, хорошо бы поворачивать, — поддакнул водитель.

— Разведка, Карась, — процедил сержант, упрямо покусывая нижнюю губу, — это когда наблюдение за противником ведется в любых, самых паршивых погодных условиях. Не прогулка разведка, понял?

— Это не погодные условия! — Полина сорвалась на крик.

— Доложить надо бате. — Водитель решил искать другой подход к упрямцу. — Обо всей этой… Как он скажет— так и будет.

— О чем докладывать?! — взъярился сержант. — Что ты видишь, кроме грязи?!

Исчерпывающий ответ был дан ему незамедлительно самим ходом событий.

Громыхнуло.

Пылевые тучи озарились изнутри малиновыми зарницами.

Я увидел страшное: клубящийся серый морок прогорел изнутри, распался на лоскуты, исчез…

Видимость улучшилась. А в паре сотен метров перед нами все вмиг исчезло в ослепительном огне.

«Атомный взрыв?!»

Деревья, которые отделяли наш танк от огненного бурана, загорелись — целиком, от корней до кроны. Ближайший к нам зеленый исполин лопнул, разорванный испаряющимися соками. Его пылающая крона, вращаясь, как отстреленный вертолетный винт, приземлилась рядом с нашей бронированной машиной.

Не дожидаясь приказа, водитель резко сдал назад. Я больно ударился о резиновое обрамление визира наводчика.

Температура в танке, как мне показалось, сразу зашкалила за пятьдесят градусов. Завыли кондиционеры.

К сожалению, вместо того чтобы просто включить возврат по заданному маршруту, водитель вел танк вручную и мы влетели кормой в пылающий кустарник, в jorshick. В панораме возникла груда горящих ветвей, свесившихся сзади на лобовую часть башни.

Надо отдать должное самообладанию Николаевского. Он хладнокровно приказал:

— Карась, внимательнее. Вперед десять…

Против того, чтобы продвинуться хоть на сантиметр вперед, в направлении огненной стены, восставали все чувства во главе с инстинктом самосохранения. Но водитель безропотно повиновался.

127